Алейников Анатолий Яковлевич, друг Б.А. Старостина.

 

            Алейников, про свою баню.

 

           

Hosted by uCoz

Купив в свое время дом в деревне, я вместе с семьей два года мыкался по соседским баням. Соседи были люди нормальные, без комплексов, отказа мы никогда не знали, но все равно эта зависимость угнетала. Баня в городе и баня в деревне, как говорится, две большие разницы. В городе ополоснуться можно и в ванной. Здесь, как правило, в баню ходят не мыться. Это ритуал, своя излюбленная парилка (докажи, что другая лучше) своя устоявшаяся компания, всяческие прибамбасы для парной, в термосе патентованный чай из плодов и трав. Словом – священнодействие, которое у настоящих профессионалов бани заканчивается… Но не будем об этом, кто посещал Сандуны, Центральные или Палашевские, тот знает.

            В деревне баня дело прозаическое. Здесь не скажешь: «а не сходить ли нам в баньку» (как «а не пойти ли нам в ресторанчик»). Здесь в баню не ходят здесь баню топят, чтобы помыться и постирать. Уж если натаскал воды, надо использовать её максимально.

            Когда мы видим в кино, как голые мужики или бабы выскакивают из парной и бросаются в речку, это фантазии сценаристов. Впрочем, в жизни такое тоже случается, но в банях «представительских». В советское время такие бани были на многих провинциальных предприятиях, не говоря уже об обкомах, крайкомах и т.п. Да и теперь так же, вспомните хотя бы Путина в гостях у Евдокимова.

            Будучи журналистом центральной газеты, неоднократно бывал в таких банях и не могу сказать о них ничего плохого. Когда приезжает кто-то из центра, ну чем его встретить? Ресторан он везде ресторан, а баня – это сродни экзотике. К тому же приехавшее начальство в бане размякает, и с ним можно потолковать по душам не только, как теперь говорят «без галстука», но даже и без штанов.

Особенно мне памятна баня на Балахнинском целлюлозно-бумажном комбинате, которым руководил Василий Захарович Лопухин, происходивший из семьи псковских крестьян. Стояла баня на берегу Горьковского водохранилища. Сам Василий Захарович парился так, что все выползали из парной на карачках, а он оставался там один еще на полчаса. После бани , естественно, накрывался стол, угощенье на котором было всегда стандартным. В котле варились куры, которые шли на закуску, а в куриный бульон запускалась стерлядь. Однажды, под такую уху мы  (по-моему в всемером) уговорили ящик молдавского коньяка. Спасибо аист!

            Но вернемся к нашим баранам. Решил я обзавестись своей баней. Дал объявление в районную газету: куплю на вывоз, но ничего приличного не нашел. Заехал как-то ко мне председатель местного колхоза Миша Куликов. Сидим в саду под яблоней, пьем водку. Жалуюсь я ему на свои заморочки, а он мне говорит:

            - У меня скотный двор стоит недостроенный. Разбирай, перевози, не строить же из сырого леса.

            А дело в том, что в начале девяностых поверил Миша политическим призывам и решил податься в фермеры. Выкупил у колхоза пару тракторов, начал строить двор для скотины, но власть быстро вышибла у него эту дурь из головы. Какой же государственный жулик позволит русскому крестьянину конкурировать с новозеландской бараниной. Хорошо еще в долги не влез. Словом, купил я у Куликова угол и два простенка за полтора миллиона ( мы же тогда все были миллионерами). Мужики в предвкушении выпивки раскатали мне сруб за полчаса и Миша перевёз мне его на своем тракторе, так и не поработавшем тогда на фермерское хозяйство. Все это, естественно, отметили в саду под яблоней.

            Найти плотника в деревне не проблема. Русский крестьянин всегда жил (да и теперь живет) по принципу опоры на собственные силы. Любой, если уж не совсем пропащий может и сруб поставить и печку сложить и кастрюлю запаять. Подрядился ко мне Володя Лялин, пьющий в меру налитого. То есть, если наливают, будет пить до упора, а перестали наливать – и он остановился. Ну, а помогали всяк, кто только не проходил мимо: знали, что в обед выпивка будет обязательно. Собиралось  иногда человек до пяти-шести. Я никого не знал, потому что наблюдать за ними было одно удовольствие. Находчивости, с которой они решали возникавшие проблемы, можно было только поражаться. Ну чтобы сделал американец, если бы ему понадобился ватерпас? Поехал бы в магазин. Володя Лялин определял горизонталь с помощью бутылки, наполненной наполовину и, надо сказать, вывел сруб, что говорится, «по нулям».

            - Езжай, говорит он мне, - в колхозные мастерские, пусть скобы откуют, восемь штук.

            Поехал, захожу в кузницу. Сидят двое, курят, Говорю, что скобы нужны.

            - Езжай за бутылкой.

            Помчался домой, взял спирта, в магазине купил пару пива и колбасы. Возвращаюсь, в кузнице уже трое: один меха раздувает, второй куёт, третий смотрит, курит. На земляном полу скобы валяются, штук пятьдесят.

            - Ну куда мне столько?

            - Пригодятся.

            Тот, что курил, полез в шкафчик, достал четыре стакана.

            - Я, - говорю, - за рулем.

            - Ты не за рулем, а в кузне.

            - Так мне же до деревни ехать.

            - А кто тебя здесь нюхать будет.

            В общем, поднималась моя банька пропорционально убыванию брынцаловского спирта, которого привез я из Москвы я несколько пятилитровых канистр. Другой валюты мужики не признавали.

            - Ну дашь ты нам денег, так это лишний раз в магазин топать.

            Не буду описывать, как достались мне тёс и байдак на пол, потолок и стропила, как лазили по окрестным болотам в поисках зеленомошника («кукушкин лен») – это отдельный рассказ. Кстати, если хотите, чтобы баня простояла долго, конопатить сруб надо только мохом и ни в коем случае не паклей. Дом, который я купил, приближается к столетнему юбилею, проконопачен он мохом, и ему ничего не сделалось за целый век.

            Подошел момент, когда вплотную встал вопрос о печке. Если бы я купил в магазине какое-нибудь промышленное чудо, мужики бы меня засмеяли. У каждого из них в бане стояла печка, собранная из подручных материалов, утащенных с различных предприятий и строек. Это не считается воровством. Взять у соседа – ни боже мой, в колхозе – да ради бога. В Советском Союзе для этого придумали специальный термин – «несуны». Вот, скажем алюминиевые фляги частным лица не продавались, их централизованно поставляли в колхозы и на молокозаводы Но в каждом крестьянском доме было припасено по несколько таких фляг. Откуда взялись? «Несуны». Вот бы Госплан, если бы серьезно поинтересовался, то обнаружил бы, что фляг этих производится на порядок больше потребности госпредприятий. А может быть Госплан все прекрасно знал?

            В 70-е годы командировали меня на партхозактив в Коми АССР. Присутствовал Предсовмина Алексей Николаевич Косыгин. В перерыве между заседаниями попадаю в пространство за сценой, где президиум подкрепляется коньячком и бутербродами с икрой. Подходит к Косыгину рабочий Герой Социалистического труда и говорит: - Алексей Николаевич, надо что-то с «несунами» делать, волокут с комбината всё подряд. А Косыгин так удивленно спрашивает:

            - А, что – за границу вывозят? Все же в стране остается.

            Мудрый был человек.

            Но это так, к слову, Класть кирпичную печку мужики мне отсоветовали. Вас, дескать, в семье трое, живете вы в деревне только летом, а кирпичная печка нагревается долго и дров жрет много. Для зимы – да, а для лета – лишние траты.

            - Езжай на «торф».

            Торф – это местное торфопредприятие, поставляющее топливо для различных ГЭС. С развалом Союза работ на нем заглохла, и рабочие выпивали, кто как сможет. В механических мастерских приспособились «варить» железные печки для бань.

            Приехал. Картина та же, что в колхозной кузнице, сидят, курят Ярославскую «Приму». В углу уже готовая печка стоит. Металлический короб (топка) в него вварена ёмкость для воды (на десять вёдер), которая обтекается пламенем со всех сторон. С тыльной стороны вварена труба (200мм.) для камней. Конструкция продумана и выполнена добротно.

            - И на сколько её хватит?

            - Что на сколько?

            - Ну сколько лет она не прогорит?

            - А сколько лет ты жить собираешься? Вот столько и не прогорит.   

            Убедительно. Взяли с меня за этот аппарат три тысячи рублей. По-нынешнему- триста. В то время в провинции, которая выживала за счет сверхнормативных советских запасов, деньги были дорогими. Оплачивалась только прибавочная стоимость, т.е. труд работника.

            Приобретение печи, естественно, было отмечено в саду под яблоней.

            В две недели баня была готова «под ключ». Какое-то время пришлось подбирать режим топки – на сколько открыть задвижку в трубе, насколько прикрыть дверцу топки. Одной охапки дров хватает, чтобы получить нормальную температуру.

            Стоит банька пятнадцать лет, печка пока не прогорела, стол быть жизнь продолжается.

 

Декабрь 2008 г.
"В каталог"